Если 30-е годы можно назвать годами расцвета книжной торговли, то, наоборот, начало сороковых годов — эпоха ее резкого упадка.

    С этого времени дела Книгопродавцев пошатнулись, и они один за другим начинают разоряться.

    Причины кризиса книжной торговли сложны. Они кроются отчасти в общеэкономической эволюции, отчасти имеют специфические черты.

    Начинаются спекуляции, часть которых оканчивается неудачно. Увеличивается количество книгопродавцев и издателей за счет появления в этом деле людей случайных. В связи с общеспекулятивным характером, который принимает книжная промышленность начала 40-х годов, учащаются случаи неаккуратного выполнения иногородних и провинциальных заказов, чем, конечно, сокращается число массового тогда провинциально-поместного покупателя. Наконец, появляется коммерческий обман, это необходимое порождение товарно-денежного хозяйства. Начинают выпускать книги без обозначения года выхода, старые издания выпускаются в новой обложке. Широкое развитие кредитных операций при отсутствии учета емкости рынка и ряд других второстепенных причин приводит многих книгопродавцев к разорению.

    ... По словам «Библиотеки для чтения», на Смирдине «лежали огромные долги, большей частию происшедшие от его излишней доверчивости и от обмана людей неблагонамеренных, за которых он ручался с такой готовностью в дни своего цветущего положения» («Библиотека для чтения», 1857, т. 146, отд. «Смесь», c. 253).

    Пошатнувшиеся дела заставили Смирдина развить широкие кредитные операции, которые сделались его уязвимым местом.

    Кс. Полевой правильно оценивал положение вещей, говоря:

    «Смирдин, честный, добрый, готовый на все хорошее, был человек пустой, слабый со многих сторон и, главное, загадочный как купец... Смирдин не имел почти никакого капитала в своей торговле, развел огромные дела на кредит, и от первого удара мог пошатнуться» (Кс. Полевой. Записки, c. 371-372).

    Cильно нуждаясь в деньгах, Смирдин должен был, в целях быстрой реализации, продавать свои издания по дешевой цене. Не желая скомпрометировать себя этим в глазах петербургских книгопродавцев, не желая потерять здесь свой коммерческий престиж, Смирдин начал предпринимать почти каждое лето поездки в Москву, cбывая там по дешевке книги.

    В это время в Москве наибольшей известностью пользовался книгопродавец Александр Сергеевич Ширяев. Но перед ним Смирдин не хотел раскрывать свои карты и показывать, что он человек, нуждающийся в деньгах.

    Поэтому он обычно обращался к Василию Васильевичу Логинову, книгопродавцу, занимавшемуся печатанием лубочных картин и книг. Продукцию свою Логинов сбывал через странствующих разносчиков-офеней в деревню и провинцию и слыл за человека, всегда имевшего свободные деньги. Зная нужду Смирдина, Логинов ловко этим пользовался, давая за так называемые «денежные» книги не более 30 или 35 копеек за рубль, в то время как Смирдину они обходились значительно дороже.

    По словам Н.Г. Овсянникова, в Москве Смирдина «положительно обирали. Например, обратится он с предложением товара к какому-нибудь книгопродавцу, хоть к Логинову; тот, если уступка 20%, берет немного рублей на 1000 или 1500, а если 30%, то берет на 10 тысяч, и то на годичный или полугодичный срок. Из нужды Александр Филиппович соглашается на стеснительные условия; а когда нужно получать векселя, Логинов предлагает взамен их наличные деньги, разумеется с вычетом еще 15%, так что товар оказывается проданным с уступкой 50%. Таким же образом поступали с ним и другие. В начале 40-х годов дела его стали быстро падать; не помогали ему и московские поездки, и помощь от правительства, и изданные в его пользу в 1841-1843 гг. сборники "Русской беседы" в 3-х томах; он занимал деньги всюду и под залоги товара, и под векселя, но дела все-таки падали" (Н.Г. Овсяников. Воспоминания старого книгопродавца о петербургской книжной торговле за пятидесятилетие до 1870 года. "Материалы для истории русской книжной торговли", СПб., 1879, c.14).

    Массы книг, изданные Смирдиным помещались в нескольких больших складах.

    В скором времени ему пришлось заложить их сначала архитектору императорской академии наук Денису Евстигнеевичу Филиппову, за 70000 руб. ассигнациями, а потом, через некоторое время, книгопродавцу Матвею Дмитриевичу Ольхину.

    Часть книг из-под ключа Ольхина была передана рыночным торговцам, спускавшим книги по дешевой цене на ярмарках и тем способствовавшим их быстрому распространению.

    Другая часть досталась самому Ольхину, который откупил их у Смирдина и в 1842 году открыл свою книжную торговлю. Но так как начало его деятельности совпало с кризисом книжной промышленности, то он скоро прогорел.

    <В это же время Смирдин пытается организовать книжную лотерею>.

    ... Одной из целей книжной лотереи было увеличение количества читателей путем дешевого распространения книги:

    "Надобно сказать правду, одна из главных причин, почему ныне мало расходится книг, — это их дороговизна: платить за книгу пятнадцать-двадцать рублей не всякому легко. Книжные лотереи Смирдина дадут возможность многим иметь книги за дешевую цену, а через это самое будет содействовать к возбуждению охоты к чтению и, следовательно, к увеличению числа читающих. Если же число читающих в России увеличится, то, c другой стороны, и книги сделаются несравненно дешевле в цене" (Журнальная всякая всячина. «Северная пчела», 1844, № 155, c. 608).

    Но надежды, возлагавшиеся Смирдиным на эту лотерею, не оправдались. Ко дню розыгрыша, то есть к 10 июля 1844 г., остались непроданными 1200 билетов. Да и вообще такое искусственное средство не могло спасти в корне расшатанное финансовое положение Смирдина.

    ... Последним усилием Смирдина вырваться из цепких объятий экономического кризиса было предпринятое им издание русских классиков в возможной полноте, в небольшом формате, убористым шрифтом и по неслыханно дешевой для того времени цене. Издание это имело некоторый успех, но не хватило для того, чтобы покрыть его долг, достигавший 500 тысяч рублей ассигнациями.

    Тяжелые материальные обстоятельства и постоянные неудачи подорвали здоровье Смирдина. В сентябре 1857 года он скончался. 19 сентября он был похоронен в приделе соборной церкви Волковского кладбища. Из былых сподвижников его почти никто не провожал. Артист Григорьев свою прочувственную надгробную речь закончил стихотворным экспромтом:

    "Мы славный памятник по Смирдине имеем,
    Хоть был он книжником, но не был фарисеем".