История антикварной и букинистической торговли в России тема исключительно обширная и, если можно так выразиться, специфическая. Легко заметить, что вооруженные "истинно научной методологией" и сдавшие все мыслимые и немыслимые "минимумы" по историческому материализму, кандидаты и доктора последних 80 лет как-то аккуратненько обходили целые разделы этой истории и удивляться тут не приходится. Любой специалист, ищущий документального подтверждения фактов, вскоре начинает понимать, что русские букинисты, работавшие даже в 20 и 30-х годах прошедшего столетия, не говоря уже о XIX и XVIII веках, отделены от него плотным "туманом", состоящим из того, что при Державине, Пушкине и Лескове называлось "анекдотами". Иван Иванович рассказывал Ивану Никифоровичу о том как купил прямо у Гржебина в Берлине редкое издание.А дальше? Хотел продать его на Cухаревке, да лоток поставил слишком близко к Сретенке, забыв, что последняя — продолжение Лубянки и вернулся домой через два года! Так долго? Если бы следователь не был библиофилом, то вернулся бы через десять! А что за издание? Cледователь просил не называть. К такой, или похожей на нее формуле сводились нередко «правдивые» истории о российский и советских букинистах, а сами они редко выступали с опровержениями. Букинистика не терпит резких движений и публичных дискуссий, ей не полезно все, что поднимает пыль.
Учитывая специфику изучаемого предмета сразу же откажемся от «профессиональных» оценок и претензий на «широту охвата». Ограничимся для начала самым интересным, на наш взгляд, периодом - второй половиной XIX столетия, а точнее 70-90-ми годами. Мы с предками нашими, жившими в этот период, «товарищи по несчастью». И у них, и у нас в недавнем прошлом "Великая реформа", а впереди "Светлое будущее" с ожидающимся посткризисным развитием антикварной и букинистической торговли. Будет где замерзшие руки погреть!
Следовательно и тогда в этой области был кризис? Cудя по всему — да. Об этом недвусмысленно говорится в обзорной статье неизвестного нам автора «Букинистика во второй половине XIX века», помещенной в интернете на сайте RIN-ru. Вот что там написано: «На букинистическом рынке объем товарного предложения возрос за счет притока книг из постепенно разорявшихся «дворянских гнезд». Букинистическая торговля была не в состоянии принять этот наплыв, организовать систематическую покупку книг, найти соответствующих покупателей. Историк пишет: «Сколько-нибудь сносно организованных лавочек тогда почти не было, а книги обильно, после падения крепостного права, притекали на рынок, и покупать их торговцы не успевали». В наше время, к счастью, торговцы стали расторопнее. Даже утлая лавчонка, появившаяся в нынешнем году на Кузнецком Мосту (у бывшего магазина «Подписные издания»), по уверениям ее «не просыхающего» персонала, покупает и продает «любые издания в неограниченном количестве». Но это так, от гордости за современников. А в те годы: «В Петербурге этот так называемый кризис совпал с событием, которое перевернуло весь букинистический рынок, — это пожар Апраксина двора в 1862 году, во время которого погибли все лавки букинистов, а вместе с ними и собрания книг. Событие это было настолько значительным для букинистического дела, что в дореволюционной историографии оно стало рубежом двух периодов развития букинистической торговли. Действительно, после пожара уцелевшие букинисты либо совсем отошли от дела, либо стали перестраивать свою торговлю, переходя к стационарной форме. Однако это событие лишь косвенно повлияло на ход развития букинистической торговли: изменения, которые начали в ней происходить, объясняются в первую очередь объективными общественно-социальными и экономическими причинами». В наше время эти же «причины» кажется вызывают обратный процесс, судя, например, по бесследному исчезновению из Камергерского переулка «Пушкинской лавки». Однако, не будем отвлекаться.
«Для всей русской торговли второй половины 19 века, в том числе и букинистической, была характерна многоукладность. Владельцы более крупных книжных лавок, такие как С.Т. Большаков, П. В. Шибанов, торговали исключительно рукописными и старопечатными кирилловскими книгами и пренебрежительно относились к тем, кто занимался «гражданизмом», т. е. торговали книгами гражданской печати. Кроме них существовала целая армия мелких торговцев, промышлявших случайно попадавшимися книгами — разрозненными томами многотомных изданий, журналами, учебниками и т. д. Попрежнему процветала разносная букинистическая торговля на городских рынках, сборка книг - поиск их по домам и усадьбам богатых коллекционеров. Поток книг из дворянских усадеб увеличил число занимавшихся букинистической торговлей в два — три раза. Как показывают справочники 70-80-х годов 19 века, среди русских книготорговцев той поры букинисты численно преобладали.
Качественный перелом в русской букинистической торговле происходит в начале 80-х годов 19 века, когда в книжном деле соответственно другим отраслям промышленности и торговли усиливается процесс концентрации капитала, появляются первые монополистические фирмы, которые объединяют в себе и производство, и сбыт продукции. В это время начинается процесс возникновения крупных стационарных букинистических предприятий».
Процесс возникновения и становления букинистических и антикварных «стационаров» в пореформенной России достаточно подробно описан в монографии «Книга в России 1881-1895», цитируем c некоторыми сокращениями:
«Именно в этот период появился в России термин «антикварная книга», впервые зафиксированный в названии каталога, выпущенного в 1880 г. петербургским книготорговцем М.Н. Николаевым и, кстати, составленного очень тщательно. Примерно тогда же появляются и специальные магазины антикварной книги. Первый магазин под вывеской «Антикварная книжная торговля» открылся в Петербурге в 1878 году. Его владельцем был Иван Гаврилович Мартынов, человек образованный, работавший в свое время у Я.А. Исакова. Магазин Мартынова отличался высокими ценами, и его услугами пользовались, главным образом, состоятельные коллекционеры. В 1883-1887 гг. были изданы семь каталогов русского отделения этого магазина, составленные без всякой системы, но интересные тем, что в них впервые появляется раздел «Desiderata», в котором «ясно обнаруживался спрос того избранного кружка собирателей, который Мартынов обслуживал.
Заметный след в истории петербургской антикварной книготорговли оставил Василий Иванович Клочков, выпустивший с 1885 по 1915 г. 576 каталогов — больше, чем кто-либо другой из букинистов. «К сожалению библиографический уровень его каталогов низок, в них встречаются издания, которые невозможно опознать по описанию, нет указателей, ссылок и др.» . Клочков прославился тем, что через его книжный магазин были проданы многие ценные библиотеки. С его помощью была составлена знаменитая библиотека Г.В. Юдина.
Необходимо отметить также, что Клочков, в отличие от Мартынова, не занимался исключительно книжными редкостями, а совмещал торговлю ими и обыкновенной подержанной книгой.
В рассматриваемый период началась деятельность одного из крупнейших петербургских антикваров Льва Федоровича Мелина.
По сравнению с Петербургом, в Москве последние десятилетия XIX в. была сильно развита рыночная торговля старой книгой. Ее основным центром оставалась площадь вокруг Сухаревой башни. Что касается стационарной торговли букинистической и антикварной книгой, то первые магазины этого профиля были открыты у Китайгородской стены. Именно там, еще в 1841 г., начала свою деятельность в Москве династия букинистов Шибановых.
Павел Петрович Шибанов, cын основателя династии, впервые в книгопродавческой практике ввел специальную открытку для ответа покупателям, с фирменным знаком и с адресом фирмы. Он прославился тем, что с 1885 по 1916 г. выпустил 168 каталогов «Антикварной книжной торговли П. Шибанова. При составлении каталогов он консультировался с известными библиографами и коллекционерами. Ценность этих каталогов состоит в том, что среди перечисленных в них изданий встречаются книги, давно исчезнувшие с букинистического рынка и отсутствующие в библиотеках.
В 1892 г. Шибанов издавал журнал «Библиографические записки», программе которого, как видно из его письма от 21 ноября 1891 г. библиографу Ф.А. Витбергу, он придавал большое значение. «Прилагая при сем программу нового библиографического журнала, — писал Шибанов, — обращаюсь к Вам с покорнейшей просьбою поделиться с нами теми библиографическими сведениями, какие Вам известны. Обращаю также внимание Ваше на отдел «Вопросов и ответов», где Вы можете помещать интересующие Вас, неразрешенные еще, вопросы в области библиографии и портретов, а также и других произведений печати».
Программа журнала была очень широка (описание памятников древнерусской письменности, общественных и частных библиотек, библиографические монографии, история и современное состояние книгопечатания и книжной торговли и т.д.). Кроме того велась регистрация вновь выходящих книг и журнальных статей на русском языке.
Шибанов издавал «Библиографические записки» в течение только одного подписного года. Н.В. Здобнов объясняет это тем, что журнал приносил ему убытки.
Большой известностью как собиратель редких и ценных изданий пользовался Афанасий Афанасьевич Астапов, начавший свою самостоятельную торговлю — также в Китай-городе — в 1871 году. Наряду с антикварной, Астапов торговал и современной книгой. Он был одним из организаторов и активных членов Русского библиографического общества.
Рассматриваемый период характерен интенсивным развитием книготорговой библиографии. Издается огромное количество книготорговых каталогов. Наиболее значимыми из них являются третье, четвертое и пятое прибавления к «Систематической росписи книгам, продающимся в книжном магазине...Глазунова», составленные В.И. Межовым и опубликованные в 1882-1889 гг. По неполным данным в 1880-е — первую половину 1890-х гг. в Петербурге появилось более 700, в Москве — около 200 каталогов. В соответствии с растущей специализацией книжной торговли увеличивается количество отраслевых каталогов.
Для книготорговых целей, как в предшествующие десятилетия, использовались периодические издания. Объявления владельцев книжных магазинов и складов постоянно печатались в газетах. Информация о новых книгах давалась в издававшемся Э.К. Гартье журнале «Российская библиография» (1879-1882 гг.), в «Книжных новостях» Н.П. Карбасникова (1879-1884 гг.), в «Книжном вестнике» (с 1884 г.), в «Вестнике книгопродавцев» (с 1890 г.) и других изданиях.
"...в середине 1890-х гг. открывается первое в России учебное заведение по подготовке продавцов для книжных магазинов».
«Флагманы» российской антикварной и букинистической торговли занимали достойное место в «Русском обществе книгопродавцев и издателей», созданном в 1883 году.
Прежде чем подробно говорить о деятельности отдельных антикваров и букинистов, торговавших в крупнейших городах Российской Империи, СССР и России нынешней, уточним сначала разницу между тем, кого называют (уважительно) "антикваром" и (не всегда уважительно) букинистом. Вот что об этом пишут в "Биобиблиографическом словаре русских букинистов" О.Л. Тараканова и Н.Г. Каменская: "на протяжении 19 - начала 20 столетия в практике торговли старыми книгами в России имели место два термина "антиквар" и "букинист", между которыми существовали определенные различия. Так термин "антиквар" (от лат. antiquus - древний, старый, старинный), в современном понимании означающий профессионального торговца бывшими в употреблении старинными вещами (мебель, посуда, изделия из бронзы, золота и т.п., картины, гравюры и др., в том числе и книги), является наиболее ранним по времени возникновения и ведёт свою историю от античности. В отношении торговцев старыми книгами он широко употреблялся в России в конце 18 - начале 19 в., а во второй половине 19 в. применялся исключительно по отношению к наиболее квалифицированным специалистам, работавшим с широким и богатым по составу ассортиментом, использовавшим прогрессивные формы и методы работы с книгой, в том числе систематическую информацию о покупаемых и продаваемых книгах в периодической печати, регулярный выпуск каталогов, продажу антикварных книг посредством аукциона, по предварительным заказам, по почте, в кредит и т.п... Одновременно существовала и другая линия развития этой торговли - продажа массовой дешёвой книги, предназначенной для самого широкого круга покупателей. По отношению к торговцам такими книгами в России обычно употребляли термин "букинист" (от фр. bouquin - подержанная книга)".
Каким же "книжным фондом" в действительности располагали "флагманы российской антикварной и букинистической торговли"? Вот мнение человека продолжительное время профессионально работавшего с русскими и зарубежными антикварными книгами Михаила Менделевича Климова [см. Михаил Климов. "Записки антикварного дилера". Издание второе. М., "Трутень", 2008, с. 92-95]: "...началась фактически диверсия против и так скудного книжного фонда России. Почему скудного? Да для начала потому, что он в принципе гораздо меньше западного. Книгопечатание в Европе началось в тысяча четыреста пятьдесят четвёртом году (или в пятьдесят пятом?), и книги, изданные до первого января тысяча пятьсот первого года, называются "инкунабулами". Иван Фёдоров первого своего "Апостола" (не имеет значения, что фактически это не первая, а просто наиболее известная, до Гутенберговской Библии тоже печаталось кое-что, например, "донаты") выпустил в свет в тысяча пятьсот шестьдесят четвёртом году, и книги, изданные до первого января тысяча шестьсот первого года, вполне можно называть русскими инкунабулами. Так вот, знаете ли сколько названий книг было выпущено на территории СССР до этого момента? Меньше полутора сотен. А сколько было инкунабул в Европе? Шестьдесят тысяч названий. То есть за шестьдесят пять лет до первой русской книги в мире уже существовало несколько миллионов томов. Это первая причина, почему книжный фонд в России скуден. И не догнали мы этот европейский рынок ни в восемнадцатом, ни в девятнадцатом веке. Возможно, это произошло в двадцатом, когда, по словам одного правоверного коммуниста, сказанным в застойные годы: "У нас конечно, даже задорого нельзя купить то, что тебе нужно, но зато, сколько всякой дряни можно купить по дешёвке". Да по большому счёту двадцатый век меня сейчас не касается, я говорю о старой книге.
...Практически все петровские книги - переводные. Девяносто процентов граверов до середины девятнадцатого века - иностранцы, многочисленные литографированные книги какого-нибудь Лебедева невозможно, если закрыть текст, напечатанный кириллицей, отличить от таких же, но изданных несколькими годами раньше, французом Гаварни. А самая дорогая и главная сегодня русская книга, шедевр книгоиздания девятнадцатого века, "Византийские эмали" напечатана во Франкфурте-на-Майне.
...на Западе история книг, их издания и тиражи настолько хорошо и уважительно изучены, что вызывают восхищение. У нас эта работа только немного проведена для книг восемнадцатого века в пятитомном "Сводном каталоге", а для девятнадцатого, как я понимаю, ещё даже и не начиналась (На самом деле она ведётся уже не один десяток лет, но изданы пока лишь два тома "Сводного каталога русской книги 1801 - 1825 гг"). Между тем, любой профессиональный книжник скажет, как часто ему попадались принципиально разные экземпляры, казалось бы, одного и того же издания, разные по бумаге, иллюстрациям, набору. ...есть [у знакомого М.М. Климова] даже небольшая коллекция таких неучтённых вариантов русских книг девятнадцатого века, которые ещё ждут своего исследователя. Только боюсь, что моей жизни не хватит, чтобы увидеть даже начало такой работы.
Второй причиной скудости российского книжного рынка оказываются революция, Гражданская, а затем и Отечественная война [господин Климов подзабыл ешё, что Отечественных войн на территории нашей страны было две - сост.]. Ни для кого не секрет, что барские усадьбы, которые пылали в семнадцатом-восемнадцатом году, довольно часто имели внутри не одну сотню хороших и редких книг".
Добавим к этому, что для нас не секрет даже то, что ещё в допетровской России пылали храмы старообрядцев с хорошими книгами да и неплохими людьми в добавок; среди сподвижников Емельки Пугачёва библиофилов тоже было немного, а при еврейских то погромах что было?! Но и старушка Европа по большому счету от России не отставала: от Савонаролы до Гитлера, от тридцатилетней войны до современных арабских "шалунов" - всё жгут да продают, часто тем же русским варварам. Но вернёмся к "запискам охотника" до книжной "старинки": "Судьба известного коллекционера Ульянинского, которого просто вышвырнули на улицу (не помню, было это в Питере или в Москве) вместе с его уникальной коллекцией, после чего он бросился под поезд, трагична, но и ординарна. Книгами растапливали печки, из них сворачивали самокрутки, их подкладывали под ножки стола, когда складывали на них более дорогие предметы" [добавим к сказанному, что эта "добрая" традиция стала возрождаться и в наши дни. Один знакомый составителям этой статьи букинист-лоточник рассказывал, как у него купили полный комплект второго издания Большой Советской Энциклопедии исключительно для "выравнивания" мебели в офисных помещениях]. "Народ боялся этих книг ещё и потому, что там часто бывало изображение императоров или императриц" [а ещё, до размолвки с Израилем и "дела врачей", как огня боялся имеющихся теперь в свободной продаже книг И. Кронштадтского, С. Нилуса, А. Шмакова, Ф. Достоевского и многих других "скатившихся в объятья черносотенцев" - примеч. сост.].
Приведём ещё небольшой отрывок из известной библиофилам книги Л. Юниверга [Леонид Юниверг. "Издательский мир Иосифа Кнебеля". Иерусалим, "Филобиблон", 1997, с. 216]: "В условиях разрухи и гражданской войны отсутствие единоначалия и бесконтрольность грозили привести полиграфическое производство к полному развалу. Типографии растаскивались по ведомствам, многие из них находились в плачевном состоянии. Не хватало топлива, электроэнергии, оборудование крайне износилось, типографские краски заменялись каким-то суррогатом, рукописи набирались старым, сбитым шрифтом, наконец, не было даже цинка для фотомеханических работ, то есть для изготовления клише. Ко всему прочему, стремительно падала профессиональная квалификация и производительность труда типографских рабочих.
Книжный рынок быстро опустошался, ощущалась острая нехватка книг, требования на них удовлетворялись в лучшем случае на 25-30%. В то же время, при явном падении вешней культуры книги, наметилось её резкое удорожание, стали даже поговаривать об аристократизации книги, оказавшейся менее всего доступной как раз тем, кто больше других в ней нуждался. Интересно в этой связи следующее свидетельство современника: "К книге тянутся у нас люди, которые ею раньше совсем не интересовались. Цены на книги взвинчены и растут не по дням, а по часам <...> Суворинское издание Пушкина стоит 4000 руб. <...>
"История искусства" Гнедича - 3000 руб. <...>, художественные монографии о Серове, Левитане и Врубеле - 2000 и больше рублей. Детские книги ценятся в 200 и 300 раз больше номинала."
В поисках выхода из создавшейся ситуации Московский Совет рабочих депутатов 23 октября 1918 года объявил своей собственностью книжные запасы, хранившиеся на складах, в магазинах и библиотеках".
[Здесь автору-составителю этой статьи почему-то вспомнились выходные данные одного научного издания: Николай Николаевич Богданов-Катьков (1894-1955). "Хреновый листоед или бабануха" (Phaedon cochleariae F.]. Петроград, Сельскохозяйственная академия, Энтомологическое отделение, Николаевская опытная станция, 1922, 81 с., 2 л. ил. Думается ему, что после 1993 года уже не Московский Совет, а именно "хреновый листоед" объявил своей собственностью книжные запасы, а, заодно, и букинистические магазины "дорогой и золотой" нашей столицы и других городов-миллионников].
"Потом пришла Великая Отечественная война. И тут было, в общем, не до книг. Как я понимаю, в блокадном Ленинграде, где не было ни еды, ни тепла, они шли в печи, не из-за варварства, а просто потому, что люди умирали от холода. И думаю, что не только в Ленинграде такое происходило. Как представляется, ни одно из описанных выше событий на пользу российскому книжному фонду не пошло. Но был ещё один фактор, иссушавший этот фонд, - государственная политика. По вполне понятным причинам бюрократии, стоявшей во главе страны, хотелось, чтобы всё принадлежало государству, то есть ей. И жители нашей необъятной добровольно и не очень несли своё имущество любимой власти. Что-то конфисковывалось, а что-то приносилось сознательно. Мало ли мы знаем случаев, когда коллекция картин, книг, каких-то ешё предметов безвозмездно передавалась библиотекам и музеям. И не имело ни малейшего значения, что такой-то художник уже представлен в этом музее гораздо полнее и интереснее, чем в данной коллекции, что книги, подаренные библиотеке, у неё уже имеются в изрядном количестве, а предметы из этого частного собрания для данного музея - непрофильные. Как говорится в детской присказке: "Рыбка плывёт - назад не отдаёт". Вот и получается, что Россия, наверное, единственная в мире страна, в которой основная масса антикварных предметов и книг находится не в частных руках, а у государства. И только, пожалуйста не рассказывайте мне, что именно там они (предметы) лучше всего и хранятся. Это при сегодняшних-то зарплатах работников музеев? И вообще при нынешнем уровне финансирования этих несчастных и благородных учреждений? Не смешите меня. И вот на этот скудный рынок обрушивается идея приобрести целую "Королеву Марго" за какие-то жалкие двадцать килограмм старья. Что тут началось...
Известен случай, когда школьная библиотекарша вывезла весь свой фонд (а он каким то чудом, в основном состоял из старых книг) и, сдав всё в макулатуру, получила целую пачку заветных талонов. Поскольку и госхранилища какой-то идиот обязал участвовать в процессе, то и они тоже вывозили свои дублетные фонды в палатки. И это далеко не всегда были "Основы кукурузоведения" или "Отчёт о партконференции в Мухосранском районе такой же области".
Известен случай (за что купил, за то и продаю)когда человек не нашёл вовремя пятьсот рублей и не смог выкупить полный комплект "Чтений в обществе любителей истории и древностей Российских" за семьдесят лет. Почти двести пятьдесят томов ценнейшего материала лежали в кузове грузовика, привезшего их в макулатуру из какой-то большой библиотеки. Рыночная цена им была минимум пять тысяч рублей, что было гигантскими деньгами по тем временам. Но бывали сдачи в палатки и похуже. Единственный виденный мной экземпляр "Урании" - первой, редчайшей книги Тютчева, происходил из конволюта, списанного в макулатуру и спасённого оттуда кем-то из книжников. Да и самый редкий предмет, когда-либо бывший у меня в руках, а именно - пригласительный билет на экзамен, на котором Пушкин читал стихи Державину, - несомненно, тоже имел макулатурное происхождение".
К описанному Михаилом Менделевичем макулатурному "синдрому" действительно трудно относиться как к культурному мероприятию. Но, хотелось бы добавить, что из библиотек, московских например, и не только школьных, но и городских, вывезти для утилизации дореволюционные издания было мудрено, по той простой причине, что в подавляющем большинстве они давно были списаны в установленном законом порядке или украдены "по понятиям". Возни с такими книгами было много, так как на титульном листе и 17-ой странице каждого тома стоял синий штамп библиотеки с такими жирными линиями, что даже матёрые эксперты-криминалисты не взялись бы их вывести. В букинистических магазинах книги со штампами, поставленными после 1917 года, не принимали, а коллекционеры не любили никаких штампов, также как не любили "зарезанные", то есть с обрезанными полями, экземпляры и новые (советских времен) переплеты, даже из качественной кожи, не говоря уж о "сиротских" материалах, применявшихся переплетчиками из всяких там НИИ и КБ. Поэтому, когда в букинистическом отделе Дома книги на Калининском проспекте (воспетом тем же антикварным дилером) появился двухтомник В.В. Розанова "Около церковных стен" с "не зарезанными" и даже не разрезанными блоками, несмотря на то, что на нём стоял ценник "250 р.", автор этих строк бежал за деньгами так быстро, что в ушах свистел холодный мартовский ветер и "почтительно расступались перед ним" коренные москвичи и "лимитчики".
И ещё один важный момент - "спецхран" [в период от победы над фашизмом до "послаблений", которыми мы обязаны Горбачеву и его супруге]. Об этом своеобразном явлении М.М. Климов, знавший человека, непосредственно занимавшегося вопросом "особой" формы хранения книг и документов в крупнейших библиотеках СССР, сообщает следующее: "Надо сказать, что спецхран в библиотеках раньше состоял из двух частей: в более доступной хранилась всякая антисоветчина от Троцкого до Солженицына, а в совсем закрытой - порнография. То есть с точки зрения человека, не жившего тогда, ситуация была дважды безумной: за семью замками было спрятано то, что никого сегодня не интересует, а за семидесятью семью то, что сейчас продаётся на каждом углу". Смешно, да не совсем. Тот же знакомый Михаила Менделевича вполне серьёзно считал, что в условиях "особого" хранения всё-таки должны находиться книги с элементами антисемитизма и "прямыми призывами к свержению Советской власти", бывшей тогда ещё легитимной. Как нам известно, теперь то или иное конкретное издание становится "запрещённым" (к изданию и реализации) по решению суда, который может находиться (и чаще всего находится) в весьма отдалённых уголках нашего бескрайнего государства.
Теперь о сокровенном, о самом трудовом процессе, который для библиофилов - изучение каталогов, поиски книжных редкостей и тех кто ими располагает, а для антикваров - работа с дилерами, изучение спроса и предложения, создание баз данных, реклама и многое другое, типичное для торговли в целом и антикварной торговли в частности. В 2005 году вышла небольшая книжка трёх авторов (О.Л. Таракановой, Н.Г. Каменкой и Н.С. Грачёвой) с грозным названием "Торгово-технологический процесс в букинистической торговле". Название в духе времени, но это не принципиально. Обратим внимание на некоторые определения, данные в этом учебном пособии для желающих трудиться на ниве торговли старой книгой:
"Здесь [т.е. в магазине антикварной книги] отсутствует оптовое звено, а значит и заказооборот, складское хранение и транспортировка тиражей, а само предприятие выступает в роли посредника. Книги в антикварно-букинистические магазины попадают из сферы потребления в единичных экземплярах, следовательно, определяющей особенностью торгово-технологического процесса является его мелкотоварность, экземплярность. Единичный характер носит и спрос на издания, обусловленный не только содержанием, степенью информативности книги, но и её эстетическими и коллекционными составляющими: особенностями художественно-полиграфического оформления, присущими конкретной исторической эпохе, определённому издательству, творческой манере конкретного художника, принадлежностью экземпляра какому-либо историческому лицу и др. Это означает, что весь торгово-технологический процесс в антикварно-букинистической торговле сосредоточивается вокруг розничной купли-продажи, причём особое внимание уделяется операциям отбора и оценки книг, справочно-библиографическому обслуживанию покупателей, предоставлению им дополнительных услуг. Таким образом, суть торгово-технологического процесса в антикварно-букинистической торговле сводится к квалифицированному отбору и оценке книг прошлых лет издания с целью их продажи индивидуальному или коллективному покупателю. Характерной чертой торгово-технологического процесса является высокая степень индивидуализации обслуживания населения (реальных и потенциальных сдатчиков и покупателей книги)- именно эта отличительная особенность способствует формированию требований, предъявляемых к профессиональным знаниям и умениям ...букиниста. Работник антикварно-букинистической торговли должен обладать высокой общей эрудицией, конкретными знаниями из области истории, литературы, философии, искусства, библиографии и др., хорошей профессиональной памятью, владеть иностранными языками и т.д."
И даже при таких достоинствах - как пишет М.М. Климов в своих "Записках" - "...если быть честным, больших денег на антиквариате сделать нельзя. Все люди с реально большими деньгами...заработали их на чём-то другом, антиквариат для них способ умножения уже добытого или хотя бы спасения его от инфляции. Рассказы деятелей из правоохранительных органов о гигантских деньгах, которые можно грести в нашем бизнесе, липа. Большие деньги можно заработать у нас, только если ты торгуешь ворованным или подделками, что никакого отношения к торговле антиквариатом не имеет. Воровать можно и дорогие машины, а подделывать платья "Гуччи" и телевизоры "Сони". Заработать в нашем деле можно на пристойную жизнь, и люди с реально плохой репутацией здесь довольно быстро остаются без связей и вслед за контактами теряют деньги".
Cвязи, в частности, налаживались при участии продавцов в антикварных аукционах, известных в России (как одна из форм торговли) с середины XVIII века. Аукционы эти были как "внешними", участие в которых принимали продавцы-профессионалы и покупатели-библиофилы, так и внутренними - только для профессионалов. В своих "Воспоминаниях пропащего человека" Н.И. Свешников пишет [о событиях 1865 года]: "Вязка" существует и посейчас у всех рыночных торговцев, покупающих товар сообща. Она происходит так: купившие товар, разобрав его, делят на части или, как они называют, на нумера; затем с каждого участника берется известный, смотря по стоимости товара, залог. По окончании этих приготовлений кто-нибудь из участников назначает за отобранный нумер цену, за ним другой и т. д. пока, как на аукционе, не набьют известной, иногда очень высокой цены, и тогда уже эта часть товара остается за последним, набившим высшую цену. Если, например, какой-нибудь товар куплен за сто рублей, а по вязке между торговцами идет за двести, то из других ста рублей выделяют то, что было израсходовано при покупке, и племянникам, т. е. тем, которые, хотя и находились при этих операциях, но, за неимением залога, не участвовали в вязке. Одним словом, вязка есть аукцион торговцев между собой". О том, что "вязка" всегда себя оправдывала, в том числе и в конце XX столетия, свидетельствует всё тот же М.М. Климов: "Глупо, усевшись в разные концы зала, рубиться между знакомыми, поднимая всё выше и выше того, кто в конечном итоге лот купит, и обогащая только сдатчика и аукциониста. Поэтому до начала торгов наши книжники, назовём их условно А, Б, В, Г и Д, сговариваются, до чего они идут вместе, и выбирают одного, кто и покупает этот лот с аукциона, а потом где-то собираются вместе для "вязки". Предположим, что книга куплена за сто рублей. А, Б, В, Г и Д садятся в кружок, и начинает первый (в нашем случае А): -Даю сто десять. Все по очереди соглашаются, что тоже готовы уплатить такую цену. - Даю сто двадцать. Все опять соглашаются, и так продолжается до тех пор, пока кто-то не спасует, отказавшись подтвердить назначенную цену. Он выходит из торгов, а цифра, на которой он отпал, записывается или запоминается. Так торг идёт до того момента, пока последний (точнее предпоследний) соревнователь не откажется от назначенной цены, и кто-то остаётся с предложенными деньгами один. Ему и достаётся книга. Но за сколько? Для удобства расчёта представим, что наши пятеро конкурентов отпадали через пятьдесят рублей, то есть Б на сумме сто пятьдесят. В - двести, Г - двести пятьдесят, а Д - соответственно триста. и книга, получается, досталась игроку А на этом предложении. Опять повторим вопрос: "Но за сколько." Кажется, что за триста рублей, ведь Д, последний конкурент, отпал именно на этой цифре. Ничуть не бывало. Расчёт производится следующим образом: первый претендент, в нашем случае Б, отпавший на ста пятидесяти рублях, получает разницу между ценой покупки (в нашем случае сто рублей) и последней ценой, делённую на количество торгующихся. В нашем опять же случае - десятку, потому, что он отпал на ста пятидесяти, разница между этой цифрой и сотней, как легко заметить, полтинник, который при дележе на пятерых участников даёт десять рублей. Со вторым третьим и четвёртым претендентами получается то же самое. Они получают, соответственно, 200 - 100 = 100/4 = 25 - игрок В, 250 - 100 = 150/3= 50 - игрок Г и 300 - 100 = 200/2 = 100 - игрок Д. Следовательно, игроку А лот достаётся не за триста, а за сумму 100 (первоначально уплаченных в кассу аукциона) + 10 игроку Б + 25 игроку В + 50 игроку Г + 100 игроку Д. Всего - 285 рублей, что, как нетрудно заметить, меньше трёхсот. Немногим, но меньше. Но, во-первых, всё-таки меньше, во-вторых, наш расчёт был очень туп, так пропорционально в реальной жизни не бывает, и обычно разница между названной суммой и выплаченной значительно больше, и в-третьих, деньги твои пошли коллегам, а не неведомому сдатчику или аукционисту. И в следующий раз при "вязке" ты тоже получишь такой отходняк за что-то тебе не очень нужное, то есть фактически поднимешь их с пола.
...в то время, почти двадцать лет назад, нам, как сегодня ретивым журналистам и не имеющим отношения к этому бизнесу посторонним, тоже казалось, что аукцион дело справедливое и прибыльное. "В магазине обманут, - говорит обычно сдатчик или непрофессиональный журналист, - и только аукцион покажет реальную цену вещи". Что на это можно сказать? ...как легко понять, можно всё обустроить так, что твоя вещь наоборот, будет продана за очень большие деньги (или не продана вообще). Для этого ты садишься в зал сам (или зовешь соседа, жену, приятеля), и они по заранее приготовленному тобой списку "задирают" твои вещи до потолка и выше. Если продалось - хорошо, не продалось - извините, не знаю, кто это так поднимал торгующегося клиента. А для умелых аукционистов даже и подсадка в зале не нужна, они, если надо, в состоянии просто имитировать второго персонажа, который претендует на разыгрываемую вещь. И тогда реальный покупатель торгуется с колонной или окном. На самом деле для того, чтобы ваша вещь хорошо продалась, должно произойти довольно редкое сочетание обстоятельств на неё обязано быть как минимум двое богатых и не общающихся между собой покупателей, и оба должны участвовать в торгах".
Во все времена организационной основой любого официально проводившегося аукциона была специально сформированная для этого комиссия, состоявшая из коммерсантов и экспертов-коллекционеров. Эта комиссия определяла тематику аукциона, назначала дату его проведения, а главное выпускала каталог с квалифицированно выполненными описаниями: выходных данных книг, их состояния, наличия и типа переплётов (в том числе описание переплётов, созданных известными мастерами, имеющих самостоятельную историческую и художественную ценность), наличия книжных знаков известных библиофилов. Часто, именно в каталогах книжных аукционов прошлых лет мы находим данные, позволяющие нам неплохо представлять себе облик книжных редкостей которые не только мы, но наши прадедушки и прабабушки в глаза не видели. Далеко не полные данные, представленные в трудах известных библиографов, таких как Сопиков и Межов, годятся скорее для общего представления о том, что можно считать книжными редкостями и не более того. У опытного библиографа и искушённого коллекционера во многом общее поле деятельности, но задачи достаточно разные. Каталоги аукционов нашего времени, изобилующие цветными фотографиями, имеют то неоспоримое преимущество, что мы можем всласть налюбоваться видами "утрат", в книжных блоках, причудливо изогнутых крышек переплётов и удивляющих своими размерами и разнообразием форм масляными и иного происхождения пятнами, наводящими на мысль что книги (по наследству) передал "кочегар кочегару", а в описании тут же прочесть, что "экземпляр в хорошем состоянии".
"Необходимым элементом описания является начальная - стартовая цена издания, которая достигается соглашением комитента и устроителя аукциона. При этом устанавливается первоначальная минимальная цена, ниже которой издание не может быть продано на аукционе" [cм. О.Л. Тараканова, Н.Г. Каменская и Н.С. Грачёва. "Торгово-технологический процесс в букинистической торговле"]. Думается, что всякая цена на антикварную книгу, как в прошлом, так и в настоящем, в каком-то смысле можно назвать "стартовой" и к этому хочется добавить, что несколько поколений отечественных книготорговцев десятилетиями самозабвенно трудились над тем, чтобы мозг обыкновенного интеллигентного человека не мог самостоятельно генерировать подобные величины. Вспомним хотя бы ценовую политику книгопродавца Якова Васильевича Матюшина (по "Воспоминаниям пропащего человека" Н.И. Свешникова): "Матюшин держался торговли более старыми книгами, русскими и иностранными. Он был в полном смысле знаток книжного дела, обладал замечательною памятью, и, кроме того, у него был особый нюх, как иногда выражались о нем. Этот нюх заключался в следующем: если какая-нибудь книга или журнал, выходившие в свет, обращали на себя внимание публики, то он наверняка знал, что это издание разойдется, и потому всегда скупал попадавшие на рынок экземпляры и приберегал их до более благоприятного времени, когда они подберутся в магазинах и их можно будет продавать втридорога. С этою целью он ежедневно, по утрам, обходил других книжников и осведомлялся, не приобретали ли они чего-либо новенького. Прочие книжники, особенно небогатые, охотно показывали ему свои приобретения и так же охотно продавали, если он что-либо выбирал, потому что продать Матюшину часто было выгоднее, чем постороннему покупателю. Он любил книги и хорошую, редкую из них никогда не выпускал из рук и иногда платил довольно высокую цену. Зато он сам держался крепко товара, не торопился продавать и за некоторые книги назначал буквально чудовищные цены". Эти архаичные методы манипулирования ценами для употребления в наше время мало пригодны. Цифровые технологии с их "правыми" "левыми", часто бесплатными, копиями уже два десятилетия уверенно держат за горло всех желающих "припрятать" и этим поддержать дефицит. Но входящая ныне в моду (в недрах "среднего класса") приверженность к раритетам оставляет надежду на то, что вопрос "где они, наши мебеля" однажды встанет на повестку дня.
Ситуация осложняется еще и "мрачным наследием" советских времен, а именно, существовавшими несколько десятилетий так называемыми "каталожными" ценами (фиксировавшимися посредством издания государственных каталогов, тиражи которых доходили 40000 экз.) и законами (в перемешку с "понятиями") о спекуляции, как антиобщественном явлении. Освобождённые же от тоталитарного режима энергичные книготорговцы девяностых годов прошлого столетия, как курица по двору носившиеся с сомнительного качества экземплярами книг, напечатанных до 1917 года, окончательно "спутали все карты". В немногих стационарных книготорговых предприятиях, ещё способных арендовать помещения в центральных районах Москвы и Петербурга, исчезли ценники; продавцы на вопрос "Что у вас есть?" стали отвечать "А что вас интересует?" Книги стали принимать только после предварительного просмотра товароведом списка и только по определенным дням, которых в месяце становилось всё меньше и над всем этим лозунг: "Цель деятельности коммерческого предприятия - максимальное извлечение прибыли"! В общем "Фортинбрас при Умслапагасе" да и только. А ведь это "поколение победителей" росло и мужало в так называемые "застойные времена", когда книжные коллекции отчасти заменяли свободно конвертируемую валюту. Суть коммерческой деятельности дилеров брежневских времён описана в тех же воспоминаниях М.М. Климова: "...надо сделать небольшой экскурс, чтобы понять, как раньше строилась книжная торговля, потому что без этого невозможно будет уяснить дальнейшее, и не только написанное здесь, но и то, что будет встречаться потом. Разговоры о том, что у каждого книжного дилера были свои клиенты, являются абсолютно правильными, но этим тогдашняя ситуация не исчерпывалась. Основным покупателем, да и продавцом было государство. Как говорил мой друг Соболев, "задача играющих" сводилась к тому, чтобы найти не каталожную книгу по небольшой цене в одном магазине и сдать её куда-нибудь в другой магазин за совсем другие деньги. Конечно, попадались и адреса частных библиотек, на которых покупалось сразу много книг, были и клиенты, которые тоже что-то покупали или выменивали, но если говорить о вале (в смысле валового оборота), то ни адреса, ни клиенты погоды не делали. Ну, купил ты на квартире сто или даже двести книг, но, во-первых, такой адрес, где можно хоть что-то реально найти, бывал в лучшем случае раз в месяц, а во-вторых, количество книг на всех прилавках московских магазинов на порядки превосходило эту жалкую сотню или две в любой квартире. Ну продал ты даже в самом удачном случае клиенту пять, а то и десять изданий (больше он, как правило, не заказывал, а то и просто "купилки" не хватало на большее), в то время как в одну только "домушку" ["Дом книги" на Проспекте Калинина, ныне Новом Арбате] можно было сдать сразу несколько десятков, а то и сотен книг. Нет, основная схема была ровно такая, как сказано выше: "Купил в одном магазине - продал в другой". И это в принципе было несложно, если бы не жёсткая конкуренция. Несложно, потому что товароведам в государственных магазинах ничего было не надо, они работали не на себя, а на дядю, если не воровали, конечно. Но для воровства в условиях жёсткого книжного дефицита не надо было много думать и что-то знать, достаточно было запомнить пятьдесят - сто ходовых названий, и вот у тебя уже не только хлеб, но ещё и масло. А если ты тут на этом месте давно и набрал клиентов, то к маслу добавится и икра. Нам же, "холодным букинистам" (так называли до революции людей торгующих книгами, но не имеющих своего магазина), нужно было поворачиваться самим, а, следовательно, знать, понимать, уметь продать. И мы знали, кто лучше, кто хуже, конечно. Я помню, на пари простоял неделю на перехвате в Доме Книги. Была такая специфическая профессия в наших рядах. Человек должен был околачиваться на подходе к магазину или внутри, но до того места, где сдатчик встретится с товароведом, и спрашивать у всех, кто несёт тяжёлые сумки: "Что вы сдаёте?". В основном ему отвечали: "Не твоё дело" или "Сейчас милицию вызову", но иногда показывали то, что принесли продавать. Тогда человек либо покупал то, что ему предлагали, либо отказывался. В идеальном случае он ехал со сдатчиком к нему домой и покупал там ещё что-то. Работа эта была неблагодарная и, с моей точки зрения, противная, поэтому я ей никогда не занимался, а на перехвате, стоял в упомянутом мною случае совсем по-другому. Я спрашивал и покупал книги, не ДО того, как их показали товароведу, а ПОСЛЕ того, как товароведы от них отказались. То есть, рассчитывал я не на удачу и первый ход, а на свои знания и безграмотность работников магазина. И за неделю заработал свои двести рублей, что можно было считать очень и очень неплохим заработком в то время".
Знания и, прежде всего, способность запоминать и сравнивать в давно прошедшие времена, также способствовали коммерческому успеху антикваров и букинистов. Одним из таких незаурядных продавцов Н.И. Свешников считал Иова Герасимовича Герасимова [родился в 1796 году]. "Около сороковых годов у Иова Герасимова было уже несколько книжных лавок. Несмотря на свою безграмотность, Герасимов обладал такою замечательною памятью, что если он раз видел какую-нибудь книгу, то непременно запоминал ее так хорошо, что знал, кто ее автор, сколько должно быть томов или частей, сколько раз, где и в каких годах она издавалась. Но особенно он был большой знаток в старинных книгах церковной печати: этот товар был его коньком, и он скупал его почти у всех других торговцев. Он лучше других знал все старинные церковные книги и по печати мог определить, из какой типографии вышла та или другая и при каком патриархе, царе или императоре". Надобно отдать ему справедливость, он не замыкал в себе это знание и охотно делился им с прочими книжниками и другими лицами. К нему частенько заходили люди ученые и поучались от него церковно-славянской библиографии. Покойный Н.С. Лесков мне не раз говорил, что он много почерпнул знания в старинных книгах от Иова Герасимовича" [Н.И. Свешников. "Воспоминания пропащего человека"].
Но вернёмся в столь памятные нам времена "застоя". В условиях взаимодействия дилера с государственными учреждениями, коими были книжные магазины с их неподражаемыми товароведами и продавцами, как правило представительницами прекрасного пола, особое значение имели моменты, когда дамы, обличённые властью, выкладывали товар на прилавок. Этот процесс описан в "Записках антикварного дилера" и описание это хранит отзвук тех эмоций, которые переполняли безудержно рвущихся к "кормушке" детей и внуков тех, кто прогнал Деникина, строил Днепрогэс и, голодая, сберегал музейные ценности в осаждённом Ленинграде. Вот что там написано:
"...как только открывались двери, толкая локтями потенциальных конкурентов, сметая на своем пути забытые стулья и топча зазевавшихся продавщиц, толпа эта стремилась к букотделу "на новенькое". Знаю, потому что сам бегал до того, как стал заниматься "старьём". За чем уж так особенно, бегал, не помню, но, наверное, что-то покупал, раз не оставлял этого занятия. А ещё, кстати, очень хотелось тогда познакомиться с кем-то из продавщиц, да не так, чтобы затащить в койку, а чтобы откладывала тебе то, что нужно и ищешь. Но девушки на это не очень шли, понимая, что интересуют нас не они сами, а их возможности. Помню, одна сказала как-то: "Как же я вас ненавижу, у вас у всех глаза какие-то рыщущие". Что, впрочем, не помешало ей выйти замуж за одного книжного дилера и стать любовницей другого". То есть всё "на уровне". Но ведь ещё у Фёдора Сологуба в одном из стихотворений было сказано: "Мы людей не продаём за наличные, а мы цепи им куём всё приличные".
Относительно же самого автора "Записок" нам на ум приходит строка из стихотворения другого поэта "серебряного века", О. Мандельштама: "Жил старик, застенчивый как мальчик". Ведь "застенчивый" Михаил Менделевич не упоминает, например, о масштабной "военной" операции, блестяще проведённой при участии товароведов, продавцов и дилеров, одновременно "взалкавших" в бытность на посту Генерального секретаря ЦК КПСС Ю.В. Андропова. Юрий Владимирович, быстро оценил размеры "гидры советской спекуляции" и, "в гроб сходя", крышкой этого самого гроба прижал "гидре" хвост. Но организм "гидры", как известно, склонен к быстрой регенерации. Спекулянты из всего умели извлечь выгоду. По Москве и Ленинграду "поползли" слухи, что некоторые (и без того не входящие в каталоги) издания таких авторов, как Бердяев, В.В. Розанов, Сергий Булгаков и иных "неблагонадёжных", по распоряжению "с самого верха" вообще не будут покупаться и продаваться букинистическими магазинами. "Наш непростой советский человек" приносил такое издание в Дом Книги и, помимо обычных, произнесённых брезгливым тоном, замечаний товароведа о состоянии данного экземпляра, ему негромко говорилось, что из "политических" соображений с этим лучше подождать. "Не солоно хлебавши", владелец книги шел с проспекта Калинина на Арбат, а там, по дороге, его настигал "случайный" покупатель (знакомый или родственник той же дамы - товароведа) и, исключительно "из любви к антисоветчине", за полцены, покупал у её владельца "запретный плод". Всё это мало вязалось с понятием "порядочный человек", но каждый зарабатывал как мог.
А потом пошли "договорные" цены, плавно перетекающие в ценообразование, свойственное "дикому" капитализму. Тогда товароведы и дилеры стали приучать тех, кто "нёс из дома" к мысли о том, что книги их не нужны денежным кавказцам и европейцам, которые по-русски ни читать, ни любить не умеют. Между спросом и предложением во весь рост встал "рождённый революцией", беспредельно жадный перекупщик и прогнозируемый спрос слинял на многие годы. Аналогов этому процессу в истории отечественной антикварно-букинистической торговли мы не находим. В последние годы частенько поговаривают о каких-то людях, настолько богатых и занятых, что комплектацию своих библиотек они полностью перепоручают всё тем же "зубастым" дилерам. Но такая версия несёт на себе отпечаток чего-то очень наивного и просто малограмотного. Простая логика подсказывает, что библиофилы, не имеющие времени ходить по антикварным аукционам и соответствующим магазинам, ещё более энергично чем ранее, покупали бы каталоги, но и этого мы не видим. Неужели проходящих по Арбатам (Новому и старому) москвичей и гостей столицы скоро будут интересовать только идиотские шапки ушанки с кокардой, вроде той, что, изображая советского милиционера, носил Арнольд Шварценеггер.
Считаем не лишним привести в этой статье ещё два отрывка из воспоминаний М.М. Климова, свидетельствующих (говорим это без всякой иронии), о склонности Михаила Менделевича (так писали в осьмнадцатом веке) к философическому мышлению и имеющих, по нашему мнению, прямое отношение к описанию условий, в которых формировался (на протяжении последних пятидесяти лет) характер нашего доморощенного антикварного дилера:
"...я мистически боюсь этой прослойки или страты, как говорят итальянцы, людей после восьмого класса ушедших в такие училища, чтобы получить профессию. Они, как мне кажется, и определяют судьбу страны, выбирая всё вообще: от партии власти до Дарьи Донцовой и Киркорова. И не надо мне рассказывать про избирательные технологии и манипулирование зрительским и читательским интересом. Да, технологии и манипуляции осуществляет кто-то ещё, но те, к кому они применяются и рекрутируются, как раз из вот этих пэтэушников и пэтэушниц. Недаром на вопрос, кто главный человек в Голливуде, один грамотный продюсер дал честный ответ - негритянский или пуэрториканский школьник старших классов. Чем не пэтэушник в американском варианте? Этот подросток - ключевой посетитель кинотеатров, и вся основная масса продукции Голливуда заточена под него, поэтому он главный".
"Почти любой человек, добившийся в жизни успеха, кроме положенных регалий, получает ещё в качестве обязательного довеска не самое симпатичное, но вполне понятное качество: он начинает верить, что всё понимает и чувствует правильно. А отсюда уже один шаг до ощущения, что только ты один всё понимаешь и чувствуешь правильно. А отсюда также всего один шаг до того, чтобы тобой начали манипулировать, ведь если человек слышит только себя и только себе доверяет, он уже потенциальная жертва умного и наблюдательного противника. Как говорил один серьёзный каратист: "Хорошо, если мой неприятель в драке схватил какую-нибудь палку или трубу, - значит, руки-то у него заняты". Так и у успешных людей "в руках" оказывается "палка" излишней уверенности в себе, а как опять же говорится в известной песне: "Ему немного подпоёшь - и делай с ним, что хошь..." И далее:
"...в какой-то очередной обменной куче я получил гору всякого материала, среди которого оказался один "фуфлемицин". Не знаю, как пишется это слово, никогда не встречал его в печатных текстах, но в нашей тусовке, оно обозначает подделку, фальшивку, и я, наверное, могу гордиться тем, что сейчас ввожу его в литературный оборот". Еще как можете гордиться Михаил Менделевич! Как сказано "...целую уста не солгавшие!" У Ф.М. Достоевского Фома Опискин жалуется на то, что вместо человека ему дают Фалалея. Фалалей пишется с большой буквы, разрешите же и нам писать "фуфлемицин" с большой буквы. Ибо ещё в пьесе великого Островского мать Манефа изрекла: "К кому бедокур, а к вам белокур..." К нам же в девяностых годах прошлого века пришли "бедокуры" в красных пиджаках, а после мелениума "Фуфлемицины" и некоторые из них действительно были белокурыми, но чаще встречались жгучие брюнеты с природным загаром. Последние взялись освоить как минимум 50 "хлебных" профессий от отоларинголога до торговца антиквариатом. И, как пели московские хулиганы послевоенных лет: "Не долго билася старушка [т.е. небольшая группа коренных столичных знатоков старой книги] в матросских опытных руках..." Остаётся только удивляться как в таких условиях удавалось работать, например, насквозь интеллигентному Льву Давидовичу Шпринцу. О таких людях раньше народ песни слагал!
Днём знаток редких изданий страдает от брутальности нуваришей-мужчин, а "в ночь глухую" к нему, по примеру Лилит, устремляются жадные до успеха в сфере антикварной торговли представительницы прекрасного пола. Климов и о них упоминает: "...есть и такие, которые пробивают себе дорогу вроде бы неподходящим инструментом для такого пробивания - самыми нежными частями своего тела. И это, если быть честным - их дело, не нравится мне другое: устав от бесконечного использования своих чар или считая их абсолютным аргументом в любом деле, такие девицы ломают устоявшиеся традиции и вносят свои, зачастую мелкие и гадкие. Они играют по своим правилам, им ничего не стоит подставить, не заплатить вовремя деньги, просто развести своего коллегу".
Ну уж не будем, Mихаил Менделевич, ворчать по поводу их поведения. Нам ведь чётко сказали что "Восток дело тонкое". А кроме того, как вы сами заметили: "По моим представлениям, книг в провинции нет, потому что, если иногда что-то и возникает, то это либо случайное (и тут может быть всё, что хочешь), либо ворованное , с печатями или следами от них. Культурная политика Советской страны, когда всё имущество барских усадеб свозили в Москву, а затем бросили его в подвалах, где часть сгнила, а часть была разворована, не способствовала распространению библиофильского духа. А с тех пор, как Москва сосредоточила почти все российские деньги, товар, который, как известно, ищет, где за него больше платят, тонким ручейком, не переставая, тёк в столицу".
Тут уж что плохо лежит - место в антикварном салоне, или голова Олоферна. "И для себя и для родных хоть что-нибудь добыть" - учил мельник свою дочку, а тут ещё эмансипация проклятая тянет в бизнес леди! Знавали мы, однако, одну даму ("бальзаковского" возраста), успешно торговавшую в Москве современными изданиями, которая мечтала таки отправиться за книжным антиквариатом в те провинциальные города, где в Великую Отечественную не побывали немцы. Но это, наверное, были просто мечты "синего чулка".
А Климов, переходя опять от частного, т.е. "милых дам" к общему - судьбе дилеров, восклицает: "...наверное, нет ни одного дилера, я не проверял, но уверен, что это так, который бы по неведению, хоть раз в жизни не продал чего-то "палёного". Даже если человек всю жизнь берёгся от подобных ситуаций, всё равно в эти переходно-перестроечные годы хоть к чему-то он да прикоснулся, хоть в чём-то да запачкался. Потому что на какой-то период были утеряны ориентиры, по которым мы, да что там мы, вся страна в один миг потеряла представления о том, что законно, а что нет. Так что тот, кто соберётся судить о нас - антикварных дилерах, работавших в то время, пусть не скидывает со счетов и эту всеобщую сумятицу, которая по настоящее время до конца не преодолена".
Не будем "скидывать", обещаем вам, Михаил Менделевич! Ведь и в фильме "Начальник Чукотки" отстранённый от дел чиновник российской таможней Храмов говорит главному герою: "Исподни бы снял, да не хочу срамиться перед тобой!" Заметим только, что не "в один миг", а давненько "от Гостомысла", или, по крайней мере, от Хитровки, до дней теперешних укоренилось в некоторых россиянах странное представление о том где и как надо проявлять бдительность. Вдумайтесь, в наши благословенные дни (чего не было даже в советское время) для того, чтобы в солидном банке положить на вашу же сберегательную книжку 500 рублей, вы должны предъявить паспорт, расписаться на чеке, да ещё дать служащей банка свою пластиковую карту, которая по её словам "будет вашей электронной подписью". Но когда вы захотите в самом центре столицы продать дилеру или оценщику, работающему под вывеской "скупка", антикварную вещь, изготовленную из драгоценных металлов и украшенную редкими камнями, вы с удивлением заметите, что чем эта вещь дороже, тем менее интересует дилера откуда она перекочевала в ваш карман. Дилеры, и иже с ними, в этом случае, так же как знакомый Шерлока Холмса, неосторожно похитивший голову Купидона, испытывают всепоглощающую любовь к прекрасному и о мелочах не задумываются.
Одними из самых «отвязанных» букинистов Михаил Менделевич считает некоторых «рыцарей книги» из Санкт-Петербурга:
«А если говорить о северной столице, как о городе антиквариата, то у неё сегодня дурная репутация. Часто слово «питерский» является просто синонимом «фальшивый»… Соболев распространяет это мнение и на сегодняшних книжных питерцев. Говорит, что если приходит человек и приносит мытую (то есть бывшую библиотечную) книгу, в которой не хватает нескольких страниц, и часть гравюр от этого издания заменены другими, зачастую совсем не похожими и не подходящими к делу, то о цене можно не спрашивать.
В каком-то американском пособии по торговле старыми книгами в списке терминов я прочёл очень понравившееся мне определение. По-английски оно пишется так: «sophisticated copy». Если перевести на русский, то ближе всего будет – «замудрённый экземпляр». Этот, благозвучный на английском и не очень приятный на русском языке, термин означает как раз такую книгу, у которой всё не от неё: переплёт, страницы, картинки.
Вот, такие экземпляры, по Сашкиному мнению, в основном, и идут сейчас из Питера».
В общем, «не всё в порядке в Датском королевстве». Недавно в одном московском доме мне показали книгу, купленную в питерском Интернет-магазине. Хорошая, редкая книга, но когда мне назвали цену вопроса, я полез проверять экземпляр, потому что идиотов на свете много, но те, что делают подарки, как-то почти не встречаются.
Всё оказалось правильно – первые семнадцать страниц, включая титул – на ксероксе, из пятнадцати картинок настоящая – одна. То есть, не книга, а набор запчастей, если не считать, что она ещё и явно ворованная, иначе куда делись и титул, и семнадцатая страница? И если хороший экземпляр должен стоить в районе десятки, то такой – долларов сто, а заплачено было – две с половиной тысячи" [cм. «Записки антикварного дилера», издание 2-е, с. 708-710]. В "Гамлете" (перевод Пастернака) сказано: «Ну и переполох, когда подвох наткнётся на подвох!», а один из героев рассказа Куприна, прощаясь со своим собеседником, вместо "aurevoir", нарочито произносит "орезервуар". В этом то "резервуаре" и полетим "на скользки волны".
|
|
Самвел Атмачьян. Санкт-Петербург, Приморский, Лисий Нос, собственные апартаменты. 1 апреля 2016 г.
Книжный магазин Якова Алексеевича Исакова, комиссионера Императорскрй Академии Наук.
...В августе 1823 года 12-ти летний Яша Исаков по настоянию отца, столяра Охтенских адмиралтейских поселений, поступил на службу в лавку иностранных книг Панькова в Большом Гостином дворе. Проработав у Панькова несколько лет, Исаков, тогда ещё совсем юноша, в 1831 году купил у своего хозяина его дело за 1500 рублей (в рассрочку на один год) и продолжал торговать сначала в той же лавке № 13, а затем в лавке № 22. ...Торговлю старыми книгами он дополнил новыми французскими изданиями, которые выписывал из Парижа и даже открыл там в 1846 году контору для закупки французских изданий. При этом он снизил цены на иностранные книги, что привлекло новых клиентов. Универсальный книжный магазин Исакова считался лучшим в Санкт-Петербурге. При нём работала библиотека иностранных книг.
"Издатель Я.А. Исаков". (Цит. по:) Интернет
https://fantlab.ru/publisher5136
...Победив дешевизною своих конкурентов, Исаков долгое время не имел себе равных в русском книготорговом деле. Он сумел создать у себя своего рода книгопродавческую школу, из которой помимо М.О. Вольфа вышли многие видные деятели на русском книжном поприще: Ф.А. Битепаж, Н.Г. Мартынов, Г.В. Беренштам (впоследствии крупный книгопродавец в Тифлисе), Ф.И. Колесов, Ф.Г. Михин, И.Г. Мартынов, Г.Н. Тюнтин, В.А. Исаков, Фриз (впоследствии известный книгопродавец-комиссионер в Лейпциге).
Там же.
|
|
...В начале 50-х годов XIX века при содействии генерала Милютина у Исакова появляется возможность стать комиссионером всех военно-учебных заведений. Это обстоятельство благоприятно отразилось на книжной торговле и издательской деятельности Исакова.
"Издательства и издатели первой половины XIX века в России". (Цит. по:) Интернет
https://fill-m.livejournal.com/55846.html
Каталоги книжного магазина Я.А. Исакова.
Систематический каталог русских книг за 1875 и 1876 годы, продающихся в книжном магазине Якова Алексеевича Исакова. Комиссионера Императорской Академии Наук; Министерсв: Народного просвещения; Морского и Госуд. Имущества, Главного Артиллерийского и Инженерного Управлений, Санкт-Петербургского и Московского университетов; IV отдела Его Императорского Величества Канцелярии и др. В С-Петербурге, Гостиный двор, 24, с указанием переводов; критических статей, рецензий и библиографических заметок и прибавлением азбучного указателя имён и предметов. Составил В.И. Межов. (Означенный Каталог служит 7 и 8 прибавлением к прежде составленному Каталогу В.И. Межова, изание А.Ф. Базунова. Торговля основана в 1829 году).
Издание книжного магазина Я.А. Исакова. Отпечатано в типографии В. Безобразова. С-Петербург, 1877. 1 л. - "Систематический каталог русских книг за 1875 - 1876 гг.". 1 л. - титульный (с выходными данными); I - XX с.; 1 - 583 c.; 1 с. - ненумированная; I - XX с. (дополнения с алфавитным указателем); 3 с. - ненумированных; II - IV c.; I -IX c. (азбучный указатель); I - XLVII с. (поправки, дополнения; азбучный указатель имён). Формат: 8*.
| |
|
|
Сайт управляется системой uCoz
|
|
